Виктор Спивак. Поэт. Задира, каких мало. За каждое слово в строке – разорвать готов: «Я - автор, и я ТАК это вижу!» И скажи хоть слово против – сам не рад будешь…Но вместе с тем - создавал такие чистые и проникновенные строки…Ну, вот вспоминается отрывок:
…Пусть ни мечтам, ни годам нет возврата,
Луной не любоваться – не могу.
И вербочку, как девушку, когда-то
Я ласково обнял на берегу…
О, жизнь! Твое так время быстротечно,
И, хоть ничто не вечно под луной,
Но вербочка так просто и сердечно
Листвой осенней шепчется со мной…
Я вместе с ней – с такой родной и нежной,
Стою, облитый лунным серебром,
И думаю о будущем с надеждой,
И с теплой грустью помню о былом…
Витя… - ничего, что я так к тебе? Вроде по возрасту - в отцы годишься… Заметь – не говорю в прошедшем времени. Да и не скажу никогда. Помнишь, мы читали друг другу свои стихи – а потом ты говорил мне: «Деточка, научись себя защищать…Тяжело тебе в этом мире будет…Он - такой, что волчьи челюсти только и спасут…» А я смотрела на тебя невинными широко распахнутыми пятнадцатилетними глазенками, многозначительно кивая и искренне не понимая – какие, блин, челюсти? Мир так прекрасен и светел… Для чего они? И ты, прекрасно все понимая, снисходительно улыбался: «Ты сможешь, я в тебе это вижу…Подрасти только…»
Я смогла, Витя. Я не то чтобы подросла – выросла. Только ты не оценишь. Семь лет назад тебя скосило инфарктом…

Макс Максименко. Одногодок - и однокурсник. Помнишь наш факультет журналистики? Ты был одним из самых талантливых… Захватывающий стиль письма, летящие и уводящие за собой образы, завораживающая проза…А обаяние! Сказать «душа компании» - это ничего не сказать… Знаешь, как действовали на всех наших девчонок твоя коронная фраза: «Мадам, неужели вам сегодня еще никто не говорил, насколько вы прекрасны? Я не могу этому поверить», - и поцелуй руки, исполненный с истинно аристократической галантной легкостью… Знаешь, конечно, знаешь…
Мы виделись в 2001-м, совсем незадолго до того, как… Помнишь - один из этих вечно случающихся литературных конкурсов молодых литераторов, где мы оба стали лауреатами – ты в номинации «Проза», а я – среди поэтов? Несколько улыбок, стандартное «Как дела?», краткий рассказ о том - о сем…
Страшно хотелось признаться, что именно в твою честь назвала своего старшего сына…Мечталось, что вырастет - и будет таким же талантливым…Наивно, конечно. Но ведь это было десять лет назад - а в том возрасте наивность еще простительна.
Я так и не сказала об этом.
А потом узнала, что ты убит. Ударом ножа в спину…
Макс… Я часто перелистываю твой двухтомник – посмертное издание стихов, романов, рассказов и пьес. Вспоминаю улыбку «чеширского кота» - добрую и подолгу не гаснущую. Сглатываю наворачивающиеся слезы. Как жаль, что мы общались так мало. Да что теперь…
Слезы… слез, тогда, в 2001-м не было. Дикая ярость была. Обида и безысходность.
Они пришли потом, эти слезы… Когда однажды, под конец рабочего дня мне принесли две книжки с золотым тиснением знакомого имени. И с глянцевого форзаца глянули такие близкие, чуть прищуренные глаза.
Шатаясь, как пьяная, я брела домой, прижимая книги к себе, как единственную нить, связывающую с реальностью. Цеплялась за них, как утопающий за соломинку. Да помогало – слабо. Оплакивала – и тебя, и все то, что ты так и не создашь. Никогда уже не создашь…

Гена Татаринцев. Не только поэт - но и целитель… Хороший, грамотный сенс. Слушая тихие рассказы об астральных мирах, я загоралась вдохновением – хоть и далека тогда была от пред-жизни, после-жизни, чакр, мантр и прочего… Но больше всего завораживало не то, что говорил – а то, что делал…Черт возьми, кто еще мог позвонить в момент наиболее сильного приступа головной боли, пожурить, сказав так, как это мог только он: «У тебя так ГРОМКО голова болит…ну, чего сама не звонишь? Я за тебя думать о твоем самочувствии должен? Посиди около трубки, давай просто помолчим вместе…» Дальше я просто вслушивалась в шорохи и потрескивания телефона, и ощущала, как растекавшаяся по вискам боль сворачивается в немеющий снежный комочек и тает…
Господи, который год тебя нет в этом мире… Не хочу думать об этом. Не хочу вспоминать о том, как ты УХОДИЛ – страшно… Зима…Сильное обморожение - и гангрена. Врачи так и не сумели ничего сделать…
Наверное, у Бога есть свой лимит на чудеса для каждого. А ты так щедро тратил себя на других, ВЫТАСКИВАЯ каждого, кто к тебе обращался, - что, когда пришел черед совершить чудо для себя самого – сил уже не осталось…
У меня до сих пор лежит маленькое стихотворение, которое ты посвятил мне. Так, ничего особенного - поздравление ко дню рождения. Обычные пожелания счастья в рифму. Вот только читаешь – и… как-то светлее в душе. Точно бы до сих пор сидишь с телефонной трубкой у уха – а от висков откатывает волна боли…

Люба Анискина. Любушка-голубушка… светлая моя, чистая подруга… кто еще мог так радоваться весне и солнцу? Чья душа была так же гостеприимна к нам, бродячим богемным пиитам? Кто мог вместить в свои строки столько же жизнелюбия и веры в людей?
Ты так любила цветы – и, уже сгорая от рака тоненькой церковной свечечкой, просила медсестер рассыпать их по твоей могиле…
Ты простилась с нами два месяца назад.

Простите меня, друзья мои. Все простите - Виктор, Макс, Генка, Любонька… За то, что не находила времени для вас – пока были рядом. За то, что до сих пор не была на ваших могилах. И…за то, что никогда не приду туда. Силы воли не хватит… Потому, что пока не вижу холодной стылости равнодушных надгробий – где-то в потаенном углу моей запутавшейся души еще живет крохотная полубезумная надежда, что… Что вы - ушли не навсегда. Что – вот-вот зазвонит телефон, что распахнется дверь, и раздадутся голоса, живущие в моей памяти.
Только в памяти… Только в ней…